Насколько свободна свободная любовь? Как полиамия потеряла свое очарование?

В 1919 году немецкий дадаист Рауль Хаусман назвал брак «проекцией изнасилования в законе». Это действует как утверждение человека, который наслаждается насилием - он готов бороться против брака. Странная смесь денди, дикого человека, провокатора и активиста, Хаусман считал, что революция, которую называют дадаисты, не может быть достигнута без соответствующей сексуальной революции.

И он жил так, как он проповедовал. Он был женат, но у него также были четырехлетние отношения с коллегой художницей Ханной Хох.

Хаусман и Хох - одна из пар, чья история является частью барбаканской выставки «Современные пары», которая показывает, как свободное экспериментирование межкультурного искусства неотделимо от еще более экстравагантных экспериментов в сексуальности и отношениях. Экспозиция включает несколько частично странных, частично темных коллажей Хоха, сделанных во время отношений с Хаусманном. С волосами в кокосе и курением на публике, Хох провозгласил себя «новой женщиной», которая разделяет презрение карнавала к Хаусману с буржуазной моралью.

Ее «Буржуазная свадебная пара (Караница)», коллаж 1919 года, является сатирой, которая изображает пару как неразумных детей. Невеста смотрит на сапоги взрослой женщины, но у нее тело куклы и лицо ребенка. Ее муж, также с лицом ребенка, свидетельствует о ее нервном срыве.

Однако альтернативой буржуазному браку Хоха была явно не распущенность, как это было для Хаусмана. Несколько лет спустя она заявила, что была «разочарована, уничтожена» двойными стандартами дадаистов, которые хотели освободить женщин, но оставались закаленными патриархами.

В то время она написала небольшой рассказ о художнике по имени Готхольд Хейвенликинг, который столкнулся с духовным кризисом, когда его жена попросила его помыть посуду. Она также создала «Отца», изображая Хаусмана как мать, но с лицом мужчины (лицо Хаусмана сложено на женских ногах), держащего маленького ребенка, которого бокер ударит в глаз. Портрет является комментарием к двойным стандартам Хаусмана. Хотя он попросил Хоха родить ребенка, было ясно, что он не будет заботиться о ребенке или каким-либо образом защищать его потомство.

Хох тогда занялся женой, голландским писателем Тиллом Бругманом. Она хочет показать, как «две женщины могут жить богатой и гармоничной жизнью». Девять лет, которые они провели вместе, были гораздо более тревожными, чем годы с Хаусманном. Были ли ее новые отношения счастливее с гендерным равенством? Или потому что она больше не экспериментировала со свободной любовью? Можно ли перерасти взгляд Хаусмана на сексуальную свободу и был счастлив?

Вопросы такого рода открыты на выставке в Барбикане.

Леонора Каррингтон

Сюрреалисты жили идеей первенства страсти, облегчая вступление в отношения с новыми сексуальными партнерами. Макс Эрнст с Дороти Тенинг и Леонорой Каррингтон, Валентин Пенроуз с Роландом Пенроузом и Алисой Рехон, Ли Миллер с Ман Рэем и Роландом Пенроузом.

Между тем, русские конструктивисты представили свое видение революции, подобной той, которая была у Хаусмана, в которой женщины и пролетариат должны были быть освобождены от оков, и брак закончился в водовороте истории. На выставке представлена ​​комната, посвященная Лили и Осипу Брику, которые в течение 15 лет жили в поместье с поэтом Владимиром Маяковским до 1930-х годов, когда он покончил жизнь самоубийством.

Каталоги и тексты к произведениям остаются нейтральными в отношении этой смерти и других самоубийств, о которых они сообщают. Были ли расходы на эксперимент?

Выставка не решает, как приспособиться: мы вуайеристы ностальгического будущего, которое не одобряет нас, или участников с подобным подарком? Мы преодолели эту эпоху или просто не смогли ее реализовать? И плохое ли зрение только потому, что оно закончилось?

В свои 30 лет я задавался вопросом, продало ли мое поколение, включая меня, эту идею. Казалось, что все вокруг женились с обещанием моногамии; мы создали понятие «мошенничество» вместо термина «свобода»; даже гомосексуальные пары, которых я знаю, кажутся чем-то вроде традиционного брака. Женщины, которыми я восхищался - Вирджиния Вульф, Симон де Бовуар, Дорис Лессинг - не решили жить таким образом. Они ожидали, что любовь станет чем-то более радикальным.

Мэгги Нельсон в «Аргонавтах», ее блестящее, страстное, но также холодное аналитическое исследование процесса принятия решения для общего ребенка с трансгендерным художником Гарри Додж пишет о снижении риска. Рассказывает о ностальгии по прошлой эре гомосексуальной жизни, которая до сих пор заставляет некоторых геев искать эротические приключения в странах, где гомосексуализм запрещен. Они стремятся к волнению, которое приносит опасность. Когда что-то рискованно, даже если речь идет только о страданиях неодобрения, удовлетворение возрастает. Но есть что-то еще, что мы ищем, когда занимаемся сексом за пределами нашего дома. Я думаю, что, оглядываясь назад на рискованный гей-мир 1980-х, хиппи 1960-х или кровосмесительные созвездия между авангардистским авангардом, волнение опасности - это общий аспект, который мне нравится больше всего, и который, к сожалению, труднее нашел сейчас.

В России эти идеалы были защищены законом в 1918 году, когда новое советское правительство ратифицировало Кодекс о браке, семье и опеке, отменивший неполноценный правовой статус женщин, ликвидировавший религиозный брак, дети, рожденные вне брака, получили равные права с теми, кто родился в браке, и развод стал легкой формальностью. Автор Кодекса, Александр Гойчберг, надеялся, что время, когда «узы мужчины и женщины» устареют, и любовь сможет свободно использоваться. Основатель советского «Женского департамента» Александра Колонтайи в 1932 году опубликовала книгу, в которой настаивает на том, что, поскольку в природе нет «ни морали, ни аморальности», половой акт должен быть признан «ни постыдным, ни греховным» ... но проявление здорового организма, похожее на голод или жажду ".

Взгляды Колонтэя были не такими явными. Она была дочерью разведенных либеральных интеллектуалов, что вдохновило ее на пересмотр брака, но ее личный опыт брака и разлуки был довольно сложным. Однако она подумала, что идеал стоит.
Другие советские чиновники были более критичны. Ленин не любил концепцию свободной любви из-за ее связи с буржуазной распущенностью и потому, что, хотя «два человека влюблены», может родиться третье лицо. К 1936 году семья была восстановлена ​​в качестве доминирующей ценности в Советской России, а реформы в сфере разводов и абортов были отменены.

Однако для таких художников, как Брикс и их окружение, вера в коммунизм продолжала подразумевать веру в свободную любовь.

Эти идеи являются ключевыми источниками вдохновения для хиппи в 1960-х годах, которые переопределили общество, семью и пару в соответствии с принципами, которые Гейхберг, возможно, поддержал, даже если результаты не понравились им. Подобные идеи были распространены в гей-банях в 1970-х годах в США, что оказалось крайне важным для обеспечения не только возможностей для половых сношений, но и альтернативного видения сообщества. Это получило политический импульс до выборов 1980 года, когда бани Нью-Йорка в Нью-Йорке проводили регистрацию избирателей в своих помещениях.

Эти эксперименты потеряли часть общественного доверия в период эпидемии СПИДа. И когда дети 1960-х выросли, стало ясно, что у коммун была своя цена. В своей книге 2017 года "Будущий секс", Эмили Уит отмечает, что ее поколение выросло, рассматривая прошлые эксперименты, скорее как предупреждение, а не как вдохновение: «Послушные дети 80-х и 90-х годов видели неудачи контркультуры, рассматривали их как неявные уроки от наших родителей и проводили средние значения, законы о наркотиках, медицинское страхование, студенческие кредиты ... презервативы, факторы защиты кожи. "

Образ жизни причастия не всегда включает сексуальную свободу, и сексуальная свобода не часто приходит с утопической политикой коммун. В ретроспективе сексуальной свободы Витт обнаружил, что сегодняшние самозваные полиамористы все больше становятся частью капитализма, чем борются с ним. Свободная любовь - это не столько территория авангарда, сколько Силиконовая долина, и те, кто ее практикует, с большей вероятностью найдут их для разработки приложения для клетки, чем для художественного коллажа. Обсуждаемые Whit правила полиморфистов тщательно обсуждаются и передаются в виде документов Google. Об этом можно многое сказать. Конечно, это кажется полезным для детей, которые вышли бы из таких отношений. Но это не утопическое видение.

В «Аргонавтах» Нельсон поднимает вопрос о том, как экспериментальные аспекты современной сексуальности связаны с радикальной сексуальностью прошлого. Эта книга, кажется, ставит под сомнение все, что мы воспринимали как должное, от повествовательной структуры до рода, с самого первого предложения, где мы встречаем Гарри как «я ** в г **, мое лицо было приклеено к бетонному полу ... ». Но это тоже сказка со счастливым концом. Даже сын Гарри участвует в этой новой семье, которая выглядит очень традиционной, с матерью и отцом и их двумя детьми, с рассказчиком, перегруженным тишиной и спокойствием семейной жизни, испытывающим счастье с «бесспорным и неоспоримым качеством любого, кем я когда-либо был испытал это ".

Сила книги заключается в ее двойственности. «Многому можно научиться, если что-то желать двумя способами», - пишет Нельсон, ссылаясь на странного теоретика Еву Седжвик. Нельсон пишет о гомосексуалистах, которые ищут опасность за границей отчасти потому, что знают о своих двойных стандартах. Она также заинтересована в тестировании ограниченных аспектов «пары» и в то же время напоминает ей о том, что «пара» является упрямо мощной силой. Пара (пара, находящаяся в отношениях mz) и толкается, когда она обнаруживает, что она может быть счастливой и спокойной, когда она посвящает себя теоретикам, которые празднуют этот момент, появляется в маске двух изменяющихся тел, "два человека животные, из которых один благословил, и ни мужчина, ни женщина, а другой - женщина (более или менее). "

От власти пары нет спасения. Мы все пережили это: пары и квазипары формируются в самых неожиданных местах, что означает, что после каждого отпуска или большого проекта мы сталкиваемся с потерями, когда мы сталкиваемся с другом или коллегой, когда мы обнаруживаем, что новую пару нужно разлучить со старыми. пары могут собраться вместе или создать новые. Повествование выставки «Современные пары» именно таково: свободная любовь не как отказ от пары, а как своего рода ускоренный танец, в котором пары образуются только для разложения и переформирования, иногда сливаясь с другими парами. Теории свободной любви, как и у Колонея, имеют свои ограничения, потому что, хотя и сексуально свободны, трудно противостоять «педагогике для пары», и пары имеют свои собственные требования.

Часто я думаю, что теория свободной любви, которая лучше всего работает с ней для пары, находится во «Втором поле» Симона де Бовуара. Де Бовуар делает убедительный анализ того, почему секс важен, описывая его скорее как преобразующий акт, чем просто утоление жажды; и она анализирует не только пол, но и структуру пары и других, которые сексуальная пара выводит на поверхность, а затем обеспечивает способ выживания.

Вот ее описание идеального полового акта: слова «получать» и «давать» меняют свое значение, радость - это благодарность, удовольствие - это нежность. В конкретной и сексуальной форме взаимное признание себя и другого достигается посредством глубочайшего осознания другого и себя самого ... Остается измерение Другого; но дело в том, что больше нет враждебного характера; это осознание союза тел в их разделении - вот что делает сексуальный акт глубоким ".

Страшная, но и нежная конфронтация с другими, возвращает нас к коллажам Хоха, с половиной мужских - наполовину женских фигур. Возможно, это были не только акции протеста, но и представление о странности пары.

Итак, как мы можем принять педагогику для пары, не позволяя им контролировать нашу жизнь, если мы сохраняем видение общин, это то, чего мы хотим? Де Бовуар считал, что эту форму сексуальной близости нельзя поддерживать или поддерживать в браке. Вместо этого она выступала за «договор о свободе и честности», в котором пара принимает открытость и свободу.
У нее был такой договор с Сартром, и были моменты кризиса. В 1947 году она серьезно влюбилась в Нельсона Алгрена, американского писателя, чья гангстерская аура в Чикаго была частью его притяжения, захватывающего и сбивающего с толку соблазненного французского интеллектуала. Она испытала сексуальную страсть, которую она описала во «Втором сексе», но она не отказалась от Сартра, и отношения не закончились. Она описала это в своем автобиографическом романе «Мандарин» 1954 года, тревожной истории о депрессивной героине среднего возраста, думающей о самоубийстве, потому что она не уверена, сможет ли она снова стать сытой. Однако это еще не все. Несмотря на то, что она заплатила цену одиночества, Де Бовуар сохранила свою роль «священника» в мире коммун, которые она и Сартр создали, занимая баррикады в 1968 году как стражи новой контркультуры. Если ей есть что сказать нам сейчас, если у одной из пар на стене Барбикана есть общее мнение, то, конечно, не то, что они узнали, что правильно или неправильно, но что они выяснили, насколько высока цена попытки пересечь структуру семья - сколько они заработали, сколько потеряли в поисках образа жизни, который включил пару в идею коммуны. Оглядываясь назад на эти эксперименты, многие из них имеют плохой конец. Но давайте рассмотрим их не только с любопытной ностальгией, но и с интересом к тому, как жить.

источник: Хранитель
перевод: Ленни Фрчкоска

Похожие

Комментарии